Между искусством и магией
Театральные и киношедевры советской эпохи, безусловно, внесли свою лепту в формирование образа типичного кавказца. Те, кто по многу раз смотрел «Кавказскую пленницу», «Мимино» и «Хануму», уже не могли увидеть этого героя другими глазами.
«Тогда каноническим считался кавказец, который был милым, мечтательным, привлекательным рыцарем и чудаком в одном лице, поющим песни, пьющим вино, любящим женщин, открытым для симпатии так же, как и для скрытой насмешки», — писал политолог Артур Цуциев, рассуждая о взаимных стереотипах в статье «Кавказцы и русские: по ту сторону дружбы народов».
Через этого обаятельного, но немного упрощенного персонажа культура кавказского тоста транслировалась в несколько примитивном виде. Пожалуй, такой тост в исполнении наших блистательных артистов и режиссеров становился все более похожим на анекдот.
Между тем искусство произнесения тоста на Северном Кавказе всегда высоко ценилось и культивировалось. Людей, способных превратить банальные пожелания в спектакль, во все времена было немного. Настоящий тост — это штучная работа, для которой нужен особый талант.
«Мир классических кавказских тостов — совершенно особый, — комментирует старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований Института Африки РАН Найма Нефляшева. — В нем есть место и возвышенной поэзии, и нравоучению, и мощной энергетике, защищающей людей, и осмеянию зла».
Высокая концентрация смысла в тосте заставляет вспомнить о магии слова, вера в которую не чужда культурам народов Северного Кавказа. Сила настоящего тоста такова, что может изменить ход событий, обеспечить на долгие годы благополучие рода, утихомирить и обуздать эгоиста, высмеять и обезвредить завистника, возвысить достойного.
Не будет преувеличением сказать, что тосты через особый лексический ряд и композиционный строй создают модель идеального мира. Это мир, в котором мужчины отважны и благородны, женщины добродетельны и прекрасны, старцы мудры, а юноши почтительны, где нивы плодоносны, дом — полная чаша, а в сердцах царят любовь и согласие. По существу, это мир, в котором люди хотели бы жить, но который пока невозможен, как и рай на земле.
Право на тост
У всех народов Северного Кавказа тост — это ключевое звено праздничного застолья. Он «держит» стол и не позволяет ему превратиться в заурядное поглощение блюд и алкогольные возлияния. Поэтому в некоторых традиционных семьях детей приучают произносить благопожелания уже за семейными детскими столами. Приступив к таким ранним тренировкам, человек годам к двадцати преодолевает застенчивость и страх перед аудиторией и вырабатывает культуру поведения за взрослым столом.
Тост сродни не только искусству, но и молитве. Например, в Северной Осетии, куда официальные религии пришли довольно поздно, пиршественный стол играет роль чуть ли не святого места, где уместно обратиться к Богу и небесным покровителям. Недаром в осетинском языке «тост» и «молитва» обозначаются одним и тем же словом, у которого есть еще и третье значение — «пир». Как и молитва, тост обращен к высшим силам, он способствует сакральному объединению родственной группы людей, настраивает их на единую шкалу ценностей.
Тосты на Северном Кавказе не могут произноситься хаотично, в произвольном порядке и в неконтролируемом количестве. Праздничным застольем дирижирует опытный тамада. Если он действительно мастер своего дела, то все провозглашенные тосты объединяются в единый сводный текст со сквозной темой. Основная цель этого текста-заклинания — обеспечить роду стабильное будущее и добиться баланса взаимоотношений социальных, возрастных и гендерных групп, присутствующих на пиру.
Классический кавказский тост должен состоять из трех частей. В первой дается лаконичная и яркая характеристика человека или божества, которому тост адресован. Во второй — перечисляются пожелания тостующего тостуемому. Третья часть — это соль тоста, она подводит итог сказанному, и в ней здравица произносится уже в императивной форме.
Вот как, например, звучит в переводе с осетинского на русский тост, посвященный Уастырджи — покровителю мужчин, путников и воинов: «Уастырджи, делающий жеребенка конем, мальчика — мужчиной, сопровождающий путников! Наши путники — твои гости, наши домашние — Божьи гости. Да будут наши дела удачными — дай нам такого счастья!»
Порядок произнесения тостов остается незыблемым. Самая четкая его регламентация сохраняется у черкесов и осетин. Право на тост имеют далеко не все участники застолья, а только самые достойные — по возрасту, статусу, близости к принимающей стороне. При этом осетинский застольный этикет предполагает первые 10-11 строго определенных тостов, ошибиться в порядке и произнесении которых нельзя.
Новые поколения кавказцев относятся к искусству тоста как к важной составляющей национальной культуры. Потери на этом фронте воспринимаются драматически, о чем отчетливо свидетельствуют комментарии на форуме сайта «Кавказский узел».
«К шаблонам в форме «Однажды гордая птичка...» я отношусь отрицательно, — пишет Аслан из Нальчика. — Это не тост, а шутовское тамадование, что подрывает институт национального застолья и искусство вести стол и держать руку на пульсе».
Если раньше тосты во время кавказских застолий произносили только тамада и старший гость, то сейчас, как правило, слово предоставляется многим пирующим. Однако пока это не создает неразберихи и шума, поскольку традиция еще крепка.
Тост произносят и слушают, не вставая из-за стола, не нарушая тишины и торжественности момента. В это время никто не ест, не пьет, не ходит по комнате и не накладывает себе еду. А уж о том, чтобы смеяться, разговаривать или поправлять тостующего, и речи быть не может. Всякий гость, пришедший в дом во время произнесения тоста, останавливается на пороге и задерживается в дверях до окончания здравицы.
«Честно скажу, осетинский вариант с обязательными тостами, которые произносит только старший, а остальные добавляют, мне очень нравится, — признается черкес Азамат. — По крайней мере, за столом нет бардака, все организовано и делается по команде хистара — старшего».
Между адом и раем
Представления о райском блаженстве и адских муках весьма часто присутствуют в фольклоре разных народов, в особенности — мифах, пословицах, поговорках, сказках и преданиях. Однако совершенно неожиданное преломление образы земного рая и ада нашли в тостах адыгов.
Огромное количество таких тостов хранится в архиве Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований РАН. Большинство из них описывает реалии и бытовые детали средневековья. Но по характеру решаемых нравственных проблем эти тосты выходят далеко за пределы конкретно-исторических и пространственно-временных рамок. Это вечные вопросы о смысле бытия, о правильном выборе себя и своего места в жизни.
«Адыгские тосты предлагают выбор из двух вариантов — блаженства и муки, — поясняет кабардинский этнограф Барасби Бгажноков. — Первый из них представлен в заздравной части — хох, а второй — в следующей за здравицей насмешливо-бранной части — хон, адресованной врагам, завистникам, тем, кому не по душе добрые пожелания здравицы».
В хохах содержатся пожелания добра, здоровья, счастья и благоденствия отдельному человеку, семье и стране. Как правило, это яркий запоминающийся образ запрашиваемой райской жизни. Зато последующий хон обещает недоброжелателям вариант мучительной адской пытки еще на этом свете. Земной ад призывается с помощью негативных пожеланий или проклятий, весьма живописно изображающих невыносимые условия человеческого существования. Это и нищета, и неудачи в делах, и внешняя неприглядность, и бессильная зависть к удачливым соплеменникам, и покинутость Богом и людьми.
Роль связки здравицы с бранью выполняют устойчивые выражения типа: «тот, кому наша здравица не по нраву»; «тот, кто позавидует этому, кто зло затаит и воспримет это враждебно»; «тот, кто настроен к нам враждебно» и т.д.
Вот очень характерный пример такого адыгского тоста:
О Аллах!
Дай нам силы, щедро людей одаривая,
О даренном не жалея,
Души имея крепкие, стальные,
Все, как один, в Кабарде здоровыми,
С волами откормленными,
стоящими на привязи,
С проса снопами тяжелыми,
неподъемными,
С сотнями стогов сена,
Богатыми хлебами наслаждаясь,
О Аллах, жизнь нашу дай нам так прожить!
Тот, кому это не по нраву,
Чтобы в дом к нему никто не входил,
Чтобы чужаком его называли,
Чтобы мать его ходила
в стоптанной обуви,
Чтобы дом у него покосился,
Чтобы люди на него с презреньем
смотрели,
Чтобы подачками для бедных не наедался...
Чтобы отталкивающим было его лицо,
Чтобы не было у него друзей, его окликающих,
Колчеруким, колченогим,
Кривым, косым,
Глухим, немым,
Слепым, незрячим,
О Аллах, так пусть он долго живет!
В отличие от возвышенной первой части тоста — здравицы, брань состоит из комических проклятий в адрес предполагаемых противников. Человек взывает к Богу и святым покровителям с просьбой сделать недоброжелателя и завистника уродливым, жалким, бессильным, смешным. Ему предрекаются неудачи в делах, грязь и беспорядок в доме, сварливость жены, невоспитанность детей, отсутствие признания и авторитета в глазах народа.
Причем, как и земной рай, земной ад должен быть вечным: тостующий просит, чтобы неурядицы злодея были бесконечно долгими. Это должно парализовать его волю и усилить чувство безысходности, превратить жизнь в сплошную пытку.
При помощи смеха зло в адыгских тостах преодолевается, обезвреживается, берется под контроль. Кроме того, бескомпромиссное высмеивание порока не дает ему шанса на сочувствие и указывает ясные нравственные ориентиры слушателю тоста, каким не надо быть, чтобы не заслужить презрение собственного народа и не стать отверженным.
Впрочем, и в современной Кабарде застолья до сих пор оглашаются жизнеутверждающим тостом: «Дай Бог нашим врагам сто лет жизни, и чтобы мы похоронили их».
Заклятые друзья
Большой интерес представляют взаимоотношения горцев с казачеством, живущим на Северном Кавказе. Исторически эти группы были врагами, но врагами, давно знакомыми и уважающими друг друга. Традиции джигитовки и мужского воинского братства у них были чрезвычайно близки.
«Казаки издавна вступали в куначеские отношения с представителями горских народов, ибо без кунаков человек на Северном Кавказе лишен возможности решать многие жизненные проблемы, — пишет российский этнолог и историк Валерий Тишков в своей монографии «Этикет народов Северного Кавказа». — Кроме того, казачество в большинстве своем щеголяло знанием местных языков межэтнического общения: тюркских, ногайского и кумыкского».
Культура приема гостей и проведения торжественных застолий у казаков Северного Кавказа отличалась двойственностью. С одной стороны, они были православными христианами и отмечали церковные праздники почти так же, как их единоверцы крестьяне. С другой — их связывали с горцами дарообменные отношения. Казаки часто бывали приглашены на праздники к своим кунакам и по неписаному закону должны были отвечать взаимностью.
Поэтому в казачьих застольях возникла традиция встраивать в русский народный этикет элементы из богатого репертуара горского гостеприимства, в особенности, если ситуация касалась самих приглашенных кавказцев. К таким «новациям» относятся:
— обычай садиться за стол без оружия;
— соблюдение иерархии статусов гостей в ходе их приема и при рассаживании за столом;
— особое «воспитание» домочадцев: они знают, что приехавший в отсутствие казака горец-кунак имеет право без особого приглашения расположиться в горнице;
— обряд проводов гостей не до двери горницы, а как минимум до околицы станицы.
Любопытно, что одна из особенностей русского застолья, которая кажется нам «исконной», на поверку пришла с Кавказа через казаков, водивших дружбу с горцами.
Известная многим россиянам последовательность завершающих тостов во время торжественной трапезы — «посошок», «стременная», «закурганная» и «задунайская» — это не что иное, как трансформированная кавказская традиция. Она связана с выпиванием последних бокалов уже во дворе, стоя лицом к крыльцу гостеприимного дома. Гостей, приехавших издалека, благословляют на счастливый обратный путь. Это финальная нота торжества, после которой все окончательно расходятся.