Ятаган сераскира
Кто бы мог себе представить, что угробив в одном сражении всю армию и угодив в плен, можно на полтора столетия увековечить свое имя в названии населенного пункта и по сути «подарить» Кавказ ненавистной России... У коменданта Анапы, отважного трехбунчужного паши, правой руки всесильного великого визиря Русчуклу Челебизаде Шериф Хасан-паши (родом из болгарского Рущука) мушира Батал-паши это получилось на загляденье.
В марте 1789 года в ходе очередной войны с Россией ему удалось отбить от Анапы совершенно непродуманный штурм отряда отдельного Кавказского корпуса под командованием генерал-поручика Юрия Бибикова. Тот, пользуясь отсутствием на месте командующего генерал-поручика Павла Потемкина (подписанта Георгиевского трактата с Грузией), погнал 7,5 тыс. солдат в январе в промерзлую степь (по аттестации сослуживцев, «человек, падкий на деньги, и потому он положил сколь можно скорее обогатить себя выведением в расход суммы, на чрезвычайные издержки определенной; и так затеял зимой 1790 года поход за Кубань») без надлежащей разведки и припасов. В чистом поле он бивал турок и горцев без проблем, но перед стенами первоклассной крепости сплоховал. Войска понесли ощутимые потери и вынуждены были отступить ни с чем, едва не взбунтовавшись против самого командира.
Екатерина II писала вернувшемуся Потемкину: «Экспедиция Бибикова для меня весьма странна и ни на что не похожа; я думаю, что он с ума сошел, держа людей сорок дней на воде, почти без хлеба».
Незадачливого авантюриста отправили в отставку, а трехбунчужный Батал-паша, ставший единственным турецким светлым пятном в напрочь проигранной кампании 1789 — начала 1790 годов (разгромы под Бырладом, Максименей, Галацем, Фокшанами, Рымником, Бендерами), принимал поздравления великого визиря Русчуклу Челебизаде Шериф Хасан-паши в победе над гяурами. Ему было присвоено звание сераскира (командующего) войсками Тавриды с намеком на продолжение успешных действий по отвоеванию у клятых «крестоносцев» потерянного Крыма и объединению горских народов Кавказа для священного газавата против неверных. Поддержку в этом ему должны были оказать отряды чеченского шейха Мансура, действующие в центральной части Северного Кавказа.
Ободренный слухами о больших потерях русского корпуса (около 2 тыс.) Батал-паша срочно засобирался в поход. Но не в Крым, у которого контр-адмирал Федор Ушаков в нескольких баталиях пустил ко дну эскадру капудан-паши Гиритли Хусейн-паши вместе с резервами и припасами, а вглубь Предкавказья, где шейх Мансур обещал содействие, мечтая включить в систему шариата и традиционно лояльных (с XVI века) России кабардинцев.
К тому же разведка донесла, что новый командующий войсками Кавказской линии генерал-аншеф граф Антон де Бальмен прибыл в Георгиевскую крепость крайне больным и вот-вот отдаст православному богу бессмертную душу. А стало быть, русский корпус вовсе остается без командира. Поэтому столь смело сераскир Батал-паша в сентябре 1790 года двинул из Анапы на Кабарду 25-тысячную армию при 30 орудиях.
Дождь — хорошая примета
Не учел только одного — наличия в Георгиевске генерал-майора Ивана Германа фон Ферзена, командира бригады, состоявшей из Кабардинского, Владимирского и Казанского полков. Саксонец по происхождению 50-летний генерал Герман воевал всю свою жизнь, а последние 12 лет пребывал на Кавказской линии в постоянных стычках с немирными горцами и турками. Знал здесь каждого узденя и имел массу кунаков среди горцев, составил карту Кавказа, которую помнил наизусть.
Как старший офицер Герман принял командование корпусом и выбрал для своей бригады (3 тыс. штыков и сабель) самое опасное направление — на берегу реки Кума у Песчаного Брода (60 верст от Георгиевской крепости). Сведения о передвижениях к Урупу Батал-паше он получал регулярно. Последнее — от одного из абазинских князей, родственника подполковника Мансурова, который побывал в турецком стане.
Герман отвел бригаду к реке Тахтамышке (ныне Абазинка) у Кубанского редута, где соединился с еще одним отрядом бригадира барона Осипа Беервица. Еще одна бригада генерал-майора Сергея Булгакова застряла в 80 верстах от района боевых действий и не могла быстро прийти на помощь. Подавляющий перевес турок делал невозможным длительные фортификационные работы в поле при опасении быть отрезанными от крепостей и окруженными. В этой ситуации можно
было только сделать наиболее неожиданное для турок — атаковать.
«Положение, в котором я находился, — писал впоследствии сам Герман, — не могло продолжаться долго. Все приготовлено было к какому-нибудь важному приключению на этой границе, и все возвещало мне о его приближении... Я собрал своих сотоварищей и, объяснив им наше критическое положение, сказал, что я не могу ожидать прибытия Булгакова, а должен атаковать неприятеля немедленно, и что если я дам свободу Батал-паше еще на один только день, то потеряю Куму, а может быть, и всю кавказскую границу».
Сераскир в атакующий порыв русских не верил и спокойно готовился принимать союзных горских князей. Но рано утром 30 сентября вместо них в проливной дождь пожаловал русский авангард майора Орбелиани, открывший по туркам пальбу из двух орудий.
«Как только тронулись войска, — вспоминал генерал Герман, — пошел дождь, а у русских это счастливая примета, которая и сбылась в этот день больше, нежели ожидать было можно».
Кавалерия полковника Буткевича рассеяла союзную черкесскую конницу Батал-паши, а драгуны полковника Муханова ударили по левому флангу турок, загнав их между Танлыцкими и Тахтамышскими горами. Довершила черный день для сераскира на редкость удачная пальба батареи майора Афросимова (участник неудачного похода генерала Бибикова), сумевшей подавить всю артиллерию турок.
Но основная слава досталась на долю 18-летнего (!) войскового старшины донца Гаврюши Луковкина. Сын генерала, героя Семилетней войны, по материнской линии из рода графов Иловайских, парень начал службу с 8-летнего возраста простым казаком, но уже в 11 был есаулом. Подростком рубился с ногайцами и закубанскими татарами, ходил в набеги на горцев, считался самым искусным джигитовщиком и вольтижировщиком полка, чем заслужил любовь и уважение видавших виды «степных рыцарей».
В сражении с Батал-пашой уже командовал донским казачьим полком своего (!) имени. Отбил атаку черкесской конницы, опрокинул ее и на плечах джигитов ворвался в неприятельский лагерь, где устроил форменный погром. Посеял панику среди турок, отбил два знамени, орудие и, наконец, с одними ординарцами разогнал свиту сераскира и взял в плен окончательно потерявшего самообладание самого Батал-пашу со всеми его тремя бунчуками и с кадием-судьей армии.
Разошедшиеся кавалеристы начали рубить всех направо и налево, понимая, что охранять пленных будет потом просто некому. Пока их не уняли подоспевшие пехотинцы барона Беервица. Разгром был полный, армия разбежалась, горцы разъехались по аулам, вся артиллерия попала к русским. Остатки войск добил Кубанский корпус генерал-поручика барона Владимира Розена (похоронен в декабре 1790 года в Нахичевани-на-Дону), встретивший их на левой стороне Кубани.
Об инфильтрации на Кавказ после этого Блистательная Порта уже перестала и думать. Да и в реальной поддержке горцев в Стамбуле стали сильно сомневаться — благодаря Герману многие князья и уздени либо откочевали в горы от турок, либо и вовсе выступили на стороне русских.
Гавриил Луковкин был произведен в чин премьер-майора, генерал Иван Герман получил из рук императрицы Екатерины орден св. Георгия 2-й степени (21 января 1791 года) и 500 душ крестьян в Полоцкой губернии. Отличившиеся в сражении высшие офицеры Беервиц, Чемоданов, Буткевич и Муханов получили ордена св. Георгия 4-й степени.
Игра престолов
Плененный Батал-паша 9 лет провел на положении почетного узника в Крыму, пока ему не разрешили вернуться домой. К этому времени он уже довольно чисто говорил по-русски и не скрывал, что оставляет Россию с сожалением. Хотя султан, признавая его чуть ли не единственную за всю войну победу под Анапой, обещал ему командование войсками в Анатолии.
Но из русской истории неудачливый сераскир никуда не пропал, а напротив, остался в ней надолго. Историк Василий Потто пишет: «Впоследствии близ места этой славной битвы была основана станица Хоперского казачьего полка, которая в честь ее и названа Баталпашинской».
При этом писатель Арнольд Зиссерман в своей «Истории Кабардинского полка» вполне резонно заметил, что станицу следовало бы назвать не Баталпашинской, а Германской — по имени победителя, а не побежденного. Впрочем, хоперцы (141 двор из станицы Ставропольской), которым длинное название не нравилось, именовали ее проще и благозвучнее — Пашинка.
Интересно, что первыми ее жителями были донские казаки, переселенные на Кавказскую кордонную линию с верховых станиц и поднявшие мятеж против своего увода с Дона. Станицу основали не на голом месте, а там, где стоял тот самый Кубанский редут, чтобы хоперцам было, на что опереться в случае новых набегов. Сюда же вскоре были переселены казаки-донцы Кубанского полка (2 офицерских и 90 казачьих дворов из расформированной станицы Воровсколесской, жестоко пострадавшей от набегов горцев).
Из станицы начиналась Военно-Сухумская дорога — через перевалы на Абхазию, которая сегодня восстанавливается.
После революции Баталпашинская попеременно была центром Карачаево-Черкесской автономной области, Черкесского национального округа, Черкесской автономной области. Ее название держалось целых 14 лет — новые власти переименовывали сначала города, но поскольку героев революции было куда больше, чем российских полисов, перекрещивать начали уже и станицы.
В 1931 году станица имени разбитого сераскира сначала приобрела статус города, а затем и новое имя. Его «крестным» стал тогдашний председатель Совнаркома РСФСР Даниил Сулимов, годом ранее сменивший на этом посту Сергея Сырцова — идеолога расказачивания и отчаянного антисталиниста, назвавшего Вождя и Учителя «тупоголовым человеком, который ведет страну к гибели» (в 1937 году ему это вспомнили).
Бывший металлург и железнодорожник Сулимов тоже был не подарок, и в список врагов народа во время Большого террора угодил всего на два месяца позже своего предшественника на посту предсо-внаркома.
Город, естественно, тут же сменил название. Причем на редкость неудачно — на Ежово-Черкесск, в честь одного из «авторов» этого Большого террора — «железного» наркома внутренних дел Николая Ежова («страшный карлик»).
Через два года уже новый «крестный» ел баланду в Сухановской особой тюрьме НКВД, сожалея: «Я почистил 14 000 чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил».
Столица Черкесской автономной области как-то незаметно потеряла первую часть своего имени, став Черкесском, а ее «крестный» так же незаметно исчез со всех фотографий и учебников той эпохи. Сегодня Черкесск — один из самых промышленно развитых центров СКФО с полиэтническим населением, которое уже не помышляет о смене его названия.