Речка смерти

В июле 1840 года произошла самая «поэтичная» битва Кавказской войны, оставшаяся в истории благодаря прекрасной поэме одного из ее активных участников поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова. Его письмо в стихах Варваре Лопухиной получило название по имени реки, на которой и произошла та кровавая битва — «Валерик».

К концу 30-х годов XIX века основные боевые действия Кавказской войны сместились в сторону горного Дагестана, куда после падения аула Ахульго (одного из центров повстанческой Аварии) отряды мюридов под руководством имама Шамиля отошли в район аула Дарго. С запада дагестанские позиции мюридов прикрывали чеченские формирования наибов Ахверды (Ахбердил-Мухаммед) и Исы Гендергеноевского, поддержавших Шамиля в феврале 1840 года на выборах еще и имамом Чечни (имамом Дагестана тот стал после смерти в 1834 году Гамзат-Бека).

Дабы отсечь плоскостную Чечню, где проживали в основном мирные туземцы, от немирных горцев, командующий войсками Кавказской линии генерал от кавалерии Павел Граббе (будущий атаман войска Донского, именно он взял Ахульго) в рейд отправил чеченский отряд командира 20-й пехотной дивизии генерала Аполлона Галафеева. В журнале военных действий Кавказской армии говорится: «На заре 11-го июля, имея в авангарде три баталиона Куринского егерского полка, две роты сапер, одну сотню донских и всех линейных казаков, при 4-х орудиях. Впереди еще было 8 сотен донских казаков с двумя казачьими орудиями. В главной колонне следовал обоз под сильным прикрытием — до него горцы были особенно лакомы. Длинную линию в лесистой местности поневоле растянувшегося отряда замыкал арьергард из двух баталионов пехоты с двумя орудиями и с сотнею казаков».

В составе отряда значился прикомандированный 18 июня 1840 года самим генералом Граббе 26-летний поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов. Поручика в армии знали и ценили как модного и прекрасного поэта. В деле пока он замечен не был, первую ссылку на Кавказ за слишком смелый «штиль» в «Смерти поэта» хлопотами бабушки Лермонтов отбыл всего лишь в течение нескольких месяцев, служив в лейб-гвардии, в престижных Нижегородском и Гусарском Его Величества полках. Пороху понюхать поэту не удалось, в совершающий рейды по горам Пшехский отряд генерала Алексея Вельяминова он не попал будучи больным лихорадкой. Зато пропутешествовал по Кавказу до самой Шемахи, занимаясь, по сути, в свое удовольствие этнографией и поэзией. В феврале 1840 года уже после ссылки в доме графини Лаваль Лермонтов рассорился с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. 18 февраля молодые люди учинили дуэль на Парголовской дороге близ Черной речки. Аккурат в нескольких шагах от того места, где погиб кумир Лермонтова — поэт Пушкин. Военная подготовка у обоих сильно хромала — шпаги переломились во время фехтования, а из «пистоли» француз стрелял еще хуже. Сам Лермонтов демонстративно выстрелил в воздух (причиной ссоры была банальная ошибка, что впоследствии Барант и признал). Однако Лермонтов угодил под суд «за недонесение» о дуэли и как «рецидивист» был отправлен во вторую ссылку — уже на самый опасный участок Кавказского фронта. И не в кавалерию, а в пехоту.

Тем не менее, на Кавказе офицеры были просвещенные, модные стихи ценили, и зря подставлять парня под пули Граббе не разрешил. Сослуживец Лермонтова Руфин Дорохов вспоминал: «Вообще говоря, начальство нашего края хорошо ведет себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными. Лермонтова берегли по возможности и давали ему все случаи отличиться, ему стоило попроситься куда, и его желание исполнялось, но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».

Лермонтова прикомандировали к отряду Галафеева, который, по мысли штаба армии, из крепости Грозной должен был всего лишь идти в рейд в Малую Чечню по селениям затеречных мирных горцев. Это же понимал и сам генерал, назначив поручика не в «строй», а фактически сделав его собственным адъютантом.

Историк, генерал от кавалерии Василий Потто, участник Крымской войны, в своем фундаментальном труде «Кавказская война» писал: «Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно не встречали сопротивления. Но только что начинался лес, как загоралась сильная перестрелка, редко в авангарде, чаще в боковых цепях и почти всегда в арьергарде. И чем пересеченнее была местность, чем гуще лес, тем сильнее шла и перестрелка. Вековые деревья, за которыми скрывался неприятель, окутывались дымом, и звучные перекаты ружейного огня далеко будили сонные окрестности. И так дело шло до тех пор, пока войска стойко сохраняли порядок. Но горе, если ослабевала или расстраивалась где-нибудь цепь; тогда сотни шашек и кинжалов мгновенно вырастали перед ней, как из земли, и чеченцы с гиком кидались в середину колонны... Один из русских писателей, выражая характер военных экспедиций в Чечню, прекрасно сказал, что «в Чечне только то место наше, где стоит отряд, а сдвинулся он — и эти места тотчас же занимал неприятель. Наш отряд, как корабль, прорезывал волны везде, но нигде не оставлял после себя ни следа, ни воспоминания». 

Тактика горной войны не позволяла мюридам вступать в открытые столкновения с регулярной армией русских, нанося булавочные уколы, устраивая засады в первую очередь в лесистой зоне и на переправах, где походные колонны, как правило, растягиваются и пребывают в беспорядке.

Рельеф местности по ходу движения отряда Галафеева представлял собой проход через Ханкалинское ущелье и просачивание, главным образом, через лесистую местность. Само же место сражения — опушка Гехинского леса вдоль крутого берега притока Сунжи реки Валерик (на местном наречии Валерг). Известный исследователь Кавказа Федор Торнау в 1848 году посетил место сражения и составил подробное описание подступов к валерикской позиции наиба Ахверды: «Лес этот представлял из себя семиверстную глухую трущобу, через которую бесчисленными поворотами извивалась узкая арбяная дорога. На половине пути открывалась прогалина не шире ста сажен, упиравшаяся в крутой овраг шириной около сорока шагов; в трех верстах за оврагом Валерик протекал по обширной луговине, окруженной густым бором. Место ровно было создано в пользу чеченцев, никогда не упускавших случая сильно нам вредить, когда лесная чаща их скрывала от наших глаз и уберегала от нашей пули, и мы сами принуждены были двигаться по открытой дороге».

Генерал Федор Торнау был в курсе тактических действий горцев. В 1835 году во время разведки побережья в районе Сочи его похитили кабардинцы и потребовали за тогда еще крупного офицера выкуп золотом в размере собственного веса Торнау. Тот отказался ходатайствовать за себя и провел в плену два года и два месяца, пока его в свою очередь в ноябре 1835 года не похитил у горцев и передал русским ногайский князь Тембулат Карамурзин.

Именно у переправы через Валерик наиб Ахверды и решил устроить засаду галафеевцам, сделав в лесу завалы из деревьев и построив настоящие баррикады на просеках. Поля вокруг были выжжены, население покинуло аул Гехи. Численное превосходство своих сил (соотношение два к одному) и хорошая оборонительная позиция позволяли горцам надеяться здесь на успех.

Генерал Галафеев потом вспоминал: «Должно отдать также справедливость чеченцам; они предприняли все, чтобы сделать успех наш сомнительным. Выбор места, которое они укрепляли завалами в течение 3 суток; неслыханный дотоле сбор в Чечне, в котором были мичиковцы, жители Большой и Малой Чечни, бежавших надтеречных и всех сунженских деревень, с каждого двора по одному человеку; удивительное хладнокровие, с которым они подпустили нас к лесу на самый верный выстрел; неожиданность для нижних чинов этой встречи — все это вместе могло бы поколебать твердость солдата и ручаться им за успех, в котором они не сомневались... »

Отряд Галафеева постоянно подвергался нападениям на арьергард, в котором следовали четыре орудия поручика Константина Мамацева. Тот метким картечным огнем отгонял наседавших горцев. Но подойдя к вспучившемуся от половодья Валерику, колонна и обоз вынуждены были смешаться. Этого и требовалось находившимся в засаде мюридам Ахверды, чтобы начать расстреливать колонну из засады. Единственным верным решением Галафеева было атаковать: именно этот приказ и должен был передать в цепи поручик Лермонтов. Куринский полк и саперы рванули через реку, стремясь максимально сократить расстояние с врагом, чтобы лишить горцев преимущества укрытия. За ними двинулись казаки. Мамацев разворачивал орудия для пальбы по зарослям.

Кровь загорелася в груди! 

Все офицеры впереди... 

Верхом помчался на завалы 

Кто не успел спрыгнуть с коня... 

Ура — и смолкло. — Вон кинжалы, 

В приклады! — и пошла резня. 

И два часа в струях потока 

Бой длился. Резались жестоко 

Как звери, молча, с грудью грудь, 

Ручей телами запрудили. 

Хотел воды я зачерпнуть... 

(И зной и битва утомили 

Меня), но мутная волна 

Была тепла, была красна.

«Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев со своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лермонтова, который заметив опасное положение артиллерии, подоспел к нему со своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами», — вспоминал артиллерийский поручик. 

Барон Лев Россильон писал: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег, коне, на котором, молодецки заломив белую

холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! — ибо кто же кидался на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись». Повода для смеха особенно не видно — адъютант Лермонтов во главе сотни охотников Руфина Дорохова прорвал оборону горцев и врубился во вражеские ряды. Хотя мог бы и в тылу в должности порученца отсиживаться. Сам Галафеев в реляции командованию отмечал: «Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшей для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отличным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы».

Это вам, мсье барон, не стишки по салонам строчить, это подвигом на Руси называется.

Штыковой удар сомкнутым строем куринцев был настолько мощный, что горцы рассеялись, а Ахверды получил ранение в ногу. Сражение закончилось победой русских, но с большими потерями для обеих сторон. Поручик Лермонтов был представлен к ордену св. Владимира 4-й степени с бантом (ссыльному награду снизили до св. Станислава 3-й степени) и к золотой полусабле «за отменное мужество». Награды в итоге не утвердили в Петербурге, а сам Лермонтов в своей поэме «Валерик» вообще предался философским рассуждениям о войне.

Я думал: жалкий человек. 

Чего он хочет!.. небо ясно, 

Под небом места много всем, 

Но беспрестанно и напрасно 

Один враждует он — зачем? 

Галуб прервал мое мечтанье, 

Ударив по плечу; он был 

Кунак мой: я его спросил, 

Как месту этому названье? 

Он отвечал мне: Валерик, 

А перевесть на ваш язык, 

Так будет речка смерти: верно, 

Дано старинными людьми.

— А сколько их дралось примерно 

Сегодня? — Тысяч до семи.

— А много горцы потеряли?

— Как знать? — зачем вы не считали! 

Да! будет, кто-то тут сказал,

Им в память этот день кровавый! 

Чеченец посмотрел лукаво 

И головою покачал.

Интересный факт: потерпевший поражение и отступивший наиб Ахверды после ухода русских вернулся на поле боя для сбора тел своих погибших. Обнаружил несколько незамеченных победителями в густом лесу и кукурузе трупов русских, категорически запретил своим традиционно рубить им головы. Более того, послал специальных людей в русский лагерь, которые ухитрились выкрасть оттуда священника для совершения над убитыми погребения по православному обряду. После чего батюшку накормили и отпустили обратно. Сам Ахверды являлся одним из лучших и храбрейших мудиров (правителей нескольких наибств) Шамиля. Тот уверял, что у него нет другого такого храбреца, как Ахверды, и острее сабли, чем его сабля. Про него рассказывали, что как-то, влюбившись в красавицу чеченку, он попросил своего друга чеченца Талхика засватать ее за себя. Талхик без всяких вопросов так и сделал. Но когда Ахверды уже вез невесту домой, то заметил на ее лице слезинку. На вопрос, что так опечалило любимую, та ответила, что сама была нареченной Талхика, который пожертвовал невестой ради друга. Тогда Ахверды отослал девушку назад, попросив передать Талхику и свой отрубленный палец, которым он коснулся по сути чужой невесты...