Хранящие тепло
Сразу же скажу, что платок мне понадобился только тогда, когда я вступила на территорию Курчалоевского мусульманского института, где обучают будущих священнослужителей — имамов. Ну так и в православный монастырь с непокрытой головой не входят. Более того, на улицах Грозного я встретила столько красивых женщин в тончайших восхитительных платках, что как-то даже заинтересовалась: где такую красоту можно купить? Мне повезло остановиться не в гостинице, а в простой чеченской семье, проживающей в Аргуне. Еще когда хозяин семьи вел меня к своему дому, я ловила заинтересованные взгляды встречных жителей. Хозяин посмеивался и молчал. В доме нас встретила его жена — Мадина и, тоже лукаво улыбаясь, провела меня к накрытому столу: а как же, гостья из самого Ростова, надо угостить, поговорить. Дети один за другим подошли ко мне и обняли. Увидев мое удивление, Мадина пояснила — у нас принято так здороваться с гостем. Через пять минут в доме появились еще люди, все они смотрели на меня, о чем-то громко переговаривались и смеялись. Вышла к столу старенькая и очень строгая чеченка, все притихли. Бабуля что-то резко сказала, посмотрела на меня и, ни слова не говоря, уселась во главе стола. «Это моя свекровь, — шепнула Мадина. — Она старшая в нашем доме». «Вот это матриархат!», — подумала я. Еще больше я задумалась о главенствующей роли женщины в Чечне, когда уже вечером узнала историю семьи, у которой остановилась. Уложив детей, Мадина рассказала мне, что в Аргуне они живут не так уж давно. Еще год назад их семья была обычной... московской чеченской семьей. Их дети ходили в московскую школу, Мадина работала, но старшая в роду — та самая суровая бабуля, сказала своему сыну: «Возвращайся в Аргун! Здесь твоя родина! Твой род!» И они вернулись.
Удивлению моему не было предела. Еще больше я удивилась, когда Мадина открыла мне причину веселья по случаю моего приезда в Аргун: «Все думали, что муж новую жену ведет в дом. Вторую, русскую. Вот и приходили смотреть!» Хихикали над этим мы уже обе. «А разве возможны в Чечне межнациональные семьи?», — спрашиваю Мадину. Выясняется, что русские жены у чеченцев бывают, а вот чеченки за русских парней замуж выходят крайне редко. Не принято. А вот многоженство по исламу разрешено, но как-то не в ходу в современной Чечне. Не встретила я в Чечне ни одной семьи с большим количеством жен, как и не встретила детских домов и домов престарелых. Потому что в Чечне таких заведений просто не может быть, в республике очень развит институт семьи, хранительницей которой и является чеченская женщина. Она держит семью в своих крепких руках, изо дня в день поддерживая этот огонь. Не зря в национальной мифологии женщина-чеченка — Мать огня, ведь огонь — это жизнь, это то, что помогает сохранить тепло, защититься от холода, приготовить пищу и т.д. Один из первых исследователей структуры чеченской родовой организации М. Мамакаев писал: «В Чечне, в селении Старые Атаги Грозненского района, в 30-е годы прошлого века жила 120-летняя старуха Вагапова Нана. Выйдя замуж в 18 лет, она беспрерывно, в течение более 100 лет, поддерживала огонь в очаге дома своего мужа. Говорили, что не было случая, чтобы даже в жаркие летние дни огонь потух в ее очаге. В старину это являлось обязанностью и делом чести уважающей себя женщины-хозяйки. Жительница чеченского селения Ахки-Барз Кемси Ибрагимова вышла замуж в 1884 году. В первую брачную ночь она разожгла огонь в очаге в доме мужа и поддерживала его в течение 60 лет. Вечером она засыпала угли золой, а утром вновь раздувала их. До 1944 года она ни разу не дала затухнуть очагу, хотя в доме были спички, керосин и т.п. У древних чеченцев был развит институт уважения и почитания женщины как матери, как хранительницы очага. Они ценили и уважали ту, которая берегла их очаг, их дом, охраняя его от исчезновения своим трудом, обеспечивая настоящий тыл горцу».
Глядя на старую маму моего гостеприимного хозяина, я подумала, что такая женщина наверняка смогла бы также многие годы хранить огонь в очаге. У нее мудрый, всепонимающий взгляд, она крепко держит всю свою многочисленную семью в маленьких сухоньких ладонях и даже маленькая правнучка затихает, когда рядом с ней садится прабабушка.
Свобода выбора
— У современных чеченцев культ женщины-матери остался неизменным, —рассказывает мне Элина Мужедова, руководительница женской мусульманской организации «Иман». — Вы можете не поверить, но кумиром наших молодых девушек является мать нашего президента—Аймани Кадырова. Потому что она воспитала достойного сына, она во всем поддерживала своего мудрого мужа. Она — идеал чеченской женщины, мать, хозяйка дома.
«И все? — думаю я. — Неужели это предел мечтаний всякой чеченской женщины: выйти замуж, родить детей и воспитать их достойными членами общества?» Голос у Элины молодой, она еще учится, еще не замужем, и я начинаю провоцировать ее своими вопросами на откровенность.
— Элина, а если вы встретите красивого голубоглазого русского парня и влюбитесь в него? Вы сможете выйти за него замуж?
— Это невозможно, — после некоторой паузы говорит моя собеседница. — Понимаете, мне даже в голову такое не приходит. Мужчины нашего рода, которые в ответе за меня (отец, братья), не поймут этого. Меня воспитывали так, что я вижу в роли своего мужа только представителя своего народа.
— А любовь? А свобода выбора чеченской женщины?
— Свобода выбора в нашем понимании — это нечто другое, — говорит Элина, может сознательно, а может и несознательно пропуская первую часть вопроса. — Мы свободны в выборе профессии, мы свободны в выборе того, где учиться, мы свободны в возможности высказывать свое мнение, но мы всегда помним, что мы — представители своего народа, своего рода, своей семьи. И мы не имеем права запятнать честь своего народа недостойным поведением.
Да, восток — дело тонкое, и я пытаюсь зайти с другой стороны, с бытовой.
— Элина, а вы постоянно носите хеджаб? Вы не позволяете себе мини-юбки, брюки?
— Да, конечно, — соглашается девушка. — У нашего народа такая традиция: женщина может оставить открытыми только руки и лицо. Но это нас нисколько не ущемляет. Наши женщины красивы и в хеджабах.
—А как же вы тогда относитесь к вашей землячке Меседе Багаудиновой, которая несколько лет была солисткой известной российской группы «Виагра»? Красивая чеченка, очень сексуальная и раскрепощенная...
— А кто это? — с удивлением спрашивает меня Элина. — Я о ней ничего не знаю. Группу «Виагра» знаю, но про Меседу ничего не слышала. Очень странно, как чеченская девушка могла себе такое позволить.
— Но ведь это тоже свобода выбора, — начинаю убеждать собеседницу. — Она выбрала себе такую судьбу: всероссийскую славу, любовь поклонников, яркие эротичные костюмы, пение, танцы.
— А что ей мешало петь и танцевать здесь, в республике? — парирует Элина. — Она отошла от наших обычаев, забыла о главном назначении чеченской женщины — хранить семью и воспитывать детей. Это недостойно. Не думаю, что ее тейп принял такое поведение. Но уверена, что через несколько лет она вернется к традициям своего народа.
И действительно. В одном из своих интервью Меседа Багаудинова рассказывала: «Папа у меня обрусевший уже кавказец, поэтому он, когда увидел мой откровенный наряд, сказал лишь, что выгляжу так, ничего. Зато вот дедушка Абдуласип был в гневе. Ругался и кричал. Мол, как это так, его внучка — и в таком виде... Ужас, что было. Словами не описать. Я пыталась ему объяснить, что это работа, но все тщетно». И в другом Элина оказалась права: теперь Меседа уже не поет в «Виагре», она родила сына и с удовольствием выполняет роль матери, хотя и периодически появляется на сцене с сольными проектами.
Институт ухаживания
— Поймите, наши традиции — это не золоченая клетка, как вам кажется, — теперь уже меня начинает убеждать Элина.
— Женщина-чеченка — это не забитое существо, собственность мужчины. Скорее, это прекрасное существо из другого мира, которое мужчина должен оберегать, сохранять, можно сказать, служить ему. А любовь... — тут Элина внезапно возвращается к моему первому вопросу. — А вы почитайте нашего этнолога Саида-Магомеда Хасиева, его описание института ухаживания. И все поймете.
Читаем. «У чеченцев существует особый институт — ухаживание за девушкой. Подробные установки дозволенного и недозволенного при этом у чеченцев уникальны даже для кавказцев. При строгой экзогамности браков (простое прикосновение осуждалось Адатом как реальное посягательство на честь, с вытекающими отсюда последствиями) общество было вынуждено установить такие формы взаимоотношений молодых, которые открывали бы перед ними широкие возможности выбора партнера. Причем девушке предоставлялись такие же права, как и юноше. Эта необходимость базировалась на том убеждении, что потомство, зачатое не по любви, ущербно, неполноценно. Для выбора супруга необходимо было подконтрольное, но широкое общение: на вечеринках — «синкъерам», работах по помощи — «белхи», у родника — «хин йист», во время специальных приглашений девушки для бесед-испытаний — «чукхайкха», «ирахьiа».
Знакомство и встречи не допускались, где попало. Например, на «синкъерам» через выбранную девушками посредницу (иногда сама хозяйка дома) парень мог у своей избранницы выяснить, согласна ли она, чтобы он за ней ухаживал. Если же юноша желал продолжить отношения («дуьнена юкъара синкъерам»), то опять-таки у девушки испрашивалось согласие на эти новые отношения. Затем девушка сообщала избраннику, что может выйти замуж. Она в знак этого давала в руки парню какую-нибудь вещь в залог: носовой платок, серьгу, колечко. Наконец, назначалось время и место, куда являлся жених с товарищами и невеста в сопровождении кого-нибудь из женщин, обычно жены старшего брата. Одарив провожавшую, самый старший из друзей жениха брал невесту за руки и произносил: «Беру в свидетели небеса и землю, отныне ты — наша невестка». Но даже если непосредственно перед свадьбой жених допускал какой-либо проступок, этого было достаточно, чтобы отказать. Брак расторгался легко и по инициативе обеих сторон.
Мужу при разводе были необходимы два свидетеля, при которых он произносил: «Беря в свидетели (называет), девять раз сжигаю, то есть оставляю...»
За время существования этого института был выработан особый язык жестов, мимических знаков. Уникально данное в народе определение этих отношений молодых — «дог даха» (дословно: вырвать сердце). Женитьба со сватовством или кражей невесты не была популярна.
Огромное значение придается моральной чистоте отношений между супругами. Инициатива интимных отношений полностью отдается жене. Настаивание, приставание мужа рассматривается как реальное насилие, а рожденный после ребенок — как незаконный («къутiа»). Считается недопустимым зачатие после употребления одним из супругов спиртного, во время ссоры между мужем и женой, а также, если кто-то из них приметил другого, постороннего, чей образ задержался в сердце — «дагахь сецна».
Впечатляет. И сразу же вспомнилось, как в Курчалоевском мусульманском институте, где я делала свой репортаж и где обучаются будущие священники всех возрастов, ко мне вдруг подошел самый главный и самый старейший учитель и, улыбаясь, сообщил, что один из его учеников хотел бы взять меня в жены. Как я отнесусь к этому предложению? Они готовы переговорить с моими родственниками и даже одарить их баранами. Я тогда посмеялась шутке старого преподавателя, а теперь задумалась — а вдруг, и правда прогадала свое счастье? Жила бы где-нибудь в чеченском селе, и муж, уважаемый человек, выполнял бы все мои пожелания. Насчет всех пожеланий — тоже правда. Для Мадины, хозяйки аргунского гостеприимного дома, муж вез дорогую душевую кабинку из самой Москвы, потому что в республике в продаже таких не было, а жена настаивала именно на этой.