62 письма о любви

200 лет назад жена русского дипломата Фредерика Фрейганг затеяла переписку с подругой — сегодня эпистолярный сериал «Письма о Кавказе и Грузии» взахлеб перечитывают этнографы, краеведы и ценители изящной словесности.

Супруга Василия Фрейганга, которому была поручена дипломатическая миссия провести мирные переговоры в Персии, урожденная Фредерика Афанасьевна Кудрявская, без тени сомнения отправилась за мужем в край «разбойников и дикарей», то есть на Кавказ. На руках у нее было двое малолетних детей, младшему из которых не сравнялось и года. Путешественники перемещались от одной русской крепости к другой, с опаской поглядывая на аулы горцев, прилепившиеся к высоким скалам подобно ласточкиным гнездам. По бурной горной реке пришлось переправляться на плоту. Но писать воображаемой подруге в далекий Петербург Фредерика все равно не забывала.

Вслед за Некрасовым мы традиционно восхищаемся подвигом русских жен, бросивших комфорт и беззаботную легкость столичного бытия и последовавших в Сибирь за сосланными декабристами. В наш циничный век эта драматическая коллизия запечатлелась в двустишии поэта-пересмешника Андрея Алякина: «Пошла она за ним на Колыму, испортив этим каторгу ему». 

А вот имя Фредерики Фрейганг, которая поехала в «Теплую Сибирь», как тогда называли Северный Кавказ, только потому, что туда был послан империей ее муж-дипломат, сегодня известно немногим. «Вестник» решил исправить несправедливость и рассказать об этой необыкновенной женщине. 

Осенью 1811 года, на исходе русско-турецкой войны, дипломату Фрейгангу велено было покинуть Петербург, чтобы сопровождать начальника штаба главнокомандующего в Грузии, генерал-губернатора Филиппа Паулуччи в Тифлис. Его спутниками в полном опасностями путешествии становятся жена Фредерика, трехлетний сын Андрей и дочь Катерина трех недель от роду. 1 сентября, непосредственно в день отъезда, Фредерика Афанасьевна пишет первое письмо выдуманной подруге, якобы оставшейся в Северной столице: «Прощайте, берега Невы!» И тут же объясняет мотивы своей отчаянной решимости: «Отправиться в путь, да еще в такое время года с двумя детьми, из которых один новорожденный, какое безумие! Ах, дорогая, имейте мужа, любите его и вы меня поймете». Таких длинных и подробных писем за четыре года наберется несколько десятков. И случайности в этом нет. Жанр романа в письмах безоглядно царствовал в литературе того времени, определяя облик литературных эпох сентиментализма и романтизма. Современники упивались «Новой Элоизой» Жан-Жака Руссо и «Письмами русского путешественника» Николая Карамзина. Не удивительно, что к нему не осталась равнодушна и Фредерика Фрейганг — женщина начитанная, высокообразованная и к тому же прекрасно владеющая пером. Собранные вместе 62 письма 1811-1815 годов и составили впоследствии знаменитый цикл «Письма о Кавказе и Грузии». Это не только дневник путешествия по Кавказу русской дворянской семьи, но и огромное количество точных житейских наблюдений, этнографических и пейзажных зарисовок, географических сведений и убедительных попыток вникнуть в быт и характер других народов. Письма фиксируют хронику странствий и одновременно воссоздают образ автора — хрупкой женщины, бесстрашно разделяющей мужнину судьбу. С маленькими детьми она переправляется через Терек на грубо сколоченном плоту — об этом рассказывает письмо № 10 от 2 ноября 1811 года. А через девять дней в непогоду и снег преодолевает Крестовый перевал в легком экипаже, запечатлев пережитое в письме № 17. В том же месяце семейство прибывает во Владикавказ. Фредерика немедленно сообщает и об этом, обнаруживая, кроме простой констатации факта, склонность к «геополитическому» мышлению: «Владикавказ — это крепость, которую можно рассматривать как ключ к Кавказу и название которой аналогично ее положению. Комендант крепости, старый и уважаемый генерал, все более и более укрепляет и улучшает это место». Любопытно, что жена дипломата не называет точного имени коменданта. Оно впервые появится только на 150-й странице будущей книги — Иван Дельпоццо. Вероятно, занятия мужа накладывали и на жену особые обязательства — разумную осторожность и неохотное упоминание конкретных фамилий.

Зато характеристика Дельпоццо дана самая лестная: «Очень интересный человек этот старый комендант. Мы провели в его обществе пару самых приятных часов. Он весел, он кричит, он чертыхается, он — медведь, но он бесконечно добр, образован и обладает чувством собственного достоинства. Сколько несчастий он испытал! Это, право, необыкновенный человек... Он не русский, но много лет находится на русской службе».

Кто из нас не знает злоключений русского офицера, угодившего в плен к кавказцам и спасенного прекрасной горянкой? По крайней мере три классические интерпретации этого сюжета подарили читателю Пушкин, Лермонтов и Лев Толстой. Но мало кому известно, что литературным источником для всех трех «Кавказских пленников» стали письма Фредерики Фрейганг. Впрочем, впервые похожая история увидела свет в остросюжетной новелле сардинского дворянина и генерал-майора русской императорской армии Ксавье де Местра. Его «Кавказские пленники» были опубликованы в 1815 году в Париже, и именно их литературоведы считают предтечей жестких реалистических новелл Проспера Мериме. Однако, по версии профессора СевероОсетинского госуниверситета Муминат Тахо-Годи, де Местр с большой долей вероятности мог услышать эту историю именно из уст Фредерики: они принадлежали одному кругу, а на Кавказе их пути пересеклись как раз во время русско-турецкой кампании. Сама же Фредерика Афанасьевна имела долгую личную беседу с живым прототипом всех литературных кавказских пленников. Им оказался комендант Дельпоццо. Его удивительный рассказ о суровых испытаниях в чеченском плену и счастливом выкупе по монаршей милости Фрейганг подробно и практически дословно воспроизводит в очередном французском письме, датированном 1811 годом. А это четырьмя годами раньше, чем «Кавказские пленники» де Местра! Сегодня мы имеем возможность ознакомиться с этой пронзительной эпопеей в переводе Муминат Тахо-Годи. От Ивана Дельпоццо Фредерика услышала историю еще одного кавказского пленника — русского майора, добровольно сдавшегося чеченцам, чтобы спасти товарищей. Ее она пересказала в том же письме, упомянув о верном денщике и обстоятельствах побега, который едва не кончился провалом. В пользу «первенства» Фрейганг в обнаружении этих необыкновенных сюжетов, взятых прямо из жизни, говорит и тот факт, что Ксавье де Местр в своей новелле 1815 года скомпилировал обе фабулы, а из двух героев слепил одного.

Но записки Фрейганг интересны не только как очевидный источник знаменитых русских книг. Они и сами по себе — вполне оригинальное литературное произведение, законченный портрет Кавказа, увиденный глазами человека XIX столетия, прибывшего из России. Острая наблюдательность и живая любознательность автора, обширный круг знаний, открытость к чужой культуре, желание ее понять и принять, великолепный юмор — этот спектр достоинств сразу выделил «Письма...» из разряда так называемой женской прозы и надолго приковал к ним внимание просвещенной публики. Кавказским горам Фредерика посвящает немало восторженных строк: «Какие мощные громады! Какой величественный вид! Удивление, ужас, восторг — все эти ощущения с быстротой сменяются одно другим в древней стране черных чар, в тех местах, где Медея находила когда-то, из чего составлять свои настои и яды. Это здесь Прометей получил воздаяние за свою безбожную дерзость; это колыбель магии; с этих вершин, которые растворяются в небесах, начинала свой полет огромная птица Рох, прежде чем похитить солнце у обитателей земли».

Но с романтическими пассажами соседствует спокойное изложение фактов и научных данных. Следуя за стремительной сменой планов от мифологии к реальности, послушно меняется и тон повествования: «Большинство вершин поднимается до облаков. Потоки, пропасти, лавины делают эти горы порой неприступными. Главные между ними — это вечные ледники с громадными, полностью бесплодными скалами. Другие, если можно так сказать, многоэтажные. Подножие покрыто лесами, средняя часть лишена всякой растительности, а вершина обычно покрыта снегом и льдом... Кавказ — это большой резервуар огромного количества рек, которые текут в разные стороны. Менее высокие горы и ложбины Кавказа — это единственные места, пригодные к восприятию культуры. Жители же высокогорных мест живут только охотой и разведением домашнего скота. Утверждают, что по точным подсчетам на Кавказе проживает около миллиона человек, способных носить оружие, что делает население огромным, если добавить туда женщин и детей. Этот народ образует множество племен, говорящих на разных языках и различающихся обычаями». И Фредерика Фрейганг добросовестно описывает эти обычаи — от свадьбы до кровной мести и похорон: «Когда осетин умирает, его вдова издает крики, вырывает волосы, расцарапывает лицо и грудь, но это отчаянье часто свидетельствует лишь о невозможности для нее снова выйти замуж. Она хочет каждое мгновение убить себя ножом или камнем, утопиться или броситься с высокой скалы, но ее всегда удерживают окружающие, которые в течение первых трех дней траура никогда не покидают ее. Три последующих дня проходят в том, чтобы утешать ее, есть и пить за ее счет и говорить только похвалы умершему, который обычно вскоре бывает забыт».

Интересно, что в кавказских письмах Фредерика акцентирует внимание на тех же деталях, которые привлекут Пушкина при написании его «Путешествия в Арзрум»: это и дома горцев — ласточкины гнезда, и грубые мельницы, и умопомрачительные виды Терека и Казбека, и опасность дороги, которая вопреки чувству самосохранения не в силах удержать путника от восхищения дикими красотами. Трудно заподозрить Пушкина, написавшего свой реалистический очерк в 1829 году, а опубликовавшего его шестью годами позже, в плагиате и заимствованиях у неизвестного писателя в юбке. Но совпадения налицо. Думается, причиной тому — один и тот же круг, которому принадлежали оба автора, близость культурных ассоциаций, жадный интерес ко всему дикому и экзотическому, а также желание его расшифровать, перевести на понятный язык.

Кроме того, и Пушкин, и Фрейганг читали одни и те же книги — от античных корифеев до модных писателей современности. Поэтому они помещали все увиденное в широкий контекст мировой культуры. А живой и ясный язык писем Фредерики пусть и недотягивает до пушкинской прозрачности и совершенного лаконизма, но ничуть не похож на жеманное дамское рукоделье. У ее писем — крепкая конструкция, надежный логический каркас. В сочетании с продуманной точностью характеристик и тщательным отбором живописных деталей весь эпистолярный цикл производит сильное впечатление на читателя, оставляя смешанное послевкусие романтической приподнятости и реалистической трезвости. 

Отечественная война 1812 года задержала выход книги Фредерики Фрейганг, а ее саму — на Кавказе. В сентябре умирает во младенчестве младшая дочь — ее похоронят в Георгиевске. В последнем, 62-м письме от 18 января 1815 года, написанном Фредерикой уже из послевоенной Москвы, она говорит о разгроме наполеоновской армии: «Россия и вся Европа спасены».

Она вернулась домой, а ее письма были изданы отдельной книгой на французском языке и вышли первоначально в Гамбурге. «Освобожденная Европа» прочитала Lettressurle Caucaseetla Georgie («Письма о Кавказе и Грузии») с большим увлечением. Здесь было все — и описание экзотических краев, и необыкновенные характеры, и удивительные приключения, и научные сведения, и простор для размышлений. Если за 200 лет до Фрейганг иностранцы знали о Кавказе только то, что это «высокая гора, на которой растет много перечных деревьев», то теперь их взору предстала целая страна с миллионом жителей, подробно описанная, наполненная звуками и красками и ждущая новых исследователей. Книга не раз переиздавалась, ее читали в Петербурге, Лондоне и Париже, но каждый раз — на языке оригинала, то есть на французском. И только в 50-х годах прошлого века по просьбе страстного библиофила, доцента СОГУ Валентины Круглиевской выбранные места из книги перевел местный художник Владимир Лермонтов. Записки представляли большой научный интерес — и за их русскоязычный вариант с увлечением принялись литературоведы, историки, этнографы. И даже сегодня, когда накопился огромный корпус исследовательских текстов о Кавказе, значение писем Фредерики Фрейганг не померкло. Ведь именно она — верная супруга и добродетельная мать — впервые рассказала миру о кавказских пленниках, а ее подробные и занимательные эпистолы стали предвестием реалистического очерка, знамя которого позже подхватят ее великие соплеменники-мужчины: Пушкин, Толстой и Чехов.